— Во время Олимпиады мы с вами общались, и я помню, как сильно на вас давила неопределенность — едете вы в Пекин, не едете… Спустя два года те ощущения вас отпустили? Гештальтов не осталось?
— Мое сильное качество в том, что я умею принимать правила игры. Мы тогда стали четвертой парой на чемпионате России — ну, с учетом Вики с Никитой (Синициной/Кацалапова), которые вне конкурса. Я понимала, что это все. И приняла это еще в день произвольного танца. А тяжело было от того, что я вроде не должна туда ехать, но готовлюсь. Или должна? Утром должна, а вечером не должна. Вот так это все быстро менялось. Сослагательное наклонение мне дается тяжелее всего.
Честно говоря, когда Саша с Ваней (Степанова/Букин) вылетели в Китай, я с облегчением выдохнула. Нам дали недели две отпуска. Я лежала дома, смотрела Олимпийские игры. У меня ничего не екало.
— Вы их смотрели как зритель, а не как спортсменка?
— Нет, как спортсменка. Как первая запасная. Которая сделает все, чтобы там оказаться.
— Перед началом второго «закрытого» сезона не могу не спросить. Мотивации сейчас хватает? Вероятность оказаться на Олимпиаде в ближайшие непонятно сколько лет сейчас очень призрачна.
— Все говорят про мотивацию. Мы, естественно, катаемся ради возможности выступать на международных соревнованиях. Понимаем, что ситуация сложная и не особо улучшается день ото дня.
Но у нас сейчас с Егором так наладились отношения в паре, столько энергии появилось. Что даже понимая, что и этот, и следующий, и последующий сезон могут оказаться закрытыми, нам все равно есть что сказать. Прошлый был негладким совершенно. Осталось чувство неудовлетворенности. Мы так любили свой произвольный танец, а он не получился идеальным на больших соревнованиях. Мотивация сейчас такая — просто делать что нравится. В полную силу и в кайф.
Все мои предыдущие сезоны у меня был страх, что мне нужно будет выходить на лед после отдыха, а я не отдохнула, и сил нет. Фигурное катание всегда было у меня на первом плане, но весной из-за многих перемен, случившихся одновременно, стало совсем генеральным. Я очень давно не чувствовала такого удовольствия, что я на льду и просто делаю беговые — именно это с замиранием сердца ощутила на первой же тренировке после отпуска.
— Ваш переход к Александру Жулину вызвал нездоровый ажиотаж. Можете сейчас объяснить, почему уходили от Дениса Самохина, что искали в новой команде?
— Нам нужно было второе дыхание. Я чувствовала, что угасаю. Мне все давалось слишком тяжело. Егору тоже было сложно. Он меня поддержал во всех аргументах, которые я приводила. Так что это было обоюдное решение.
Я еще такой человек, который не поступает спонтанно. Всегда все обдумаю миллиард раз — последствия, плюсы, минусы. Конечно, это (мысли о том, что нужно что-то менять — прим. ред.) длилось долго. Не сезон и не два.
— Думали, что все стерпится и слюбится?
— Да. Как спортсмен, всегда сначала ищешь проблему в себе. Возможно, это мне нужно просто больше работать, потерпеть, подождать. Но нет, наступает день, когда себя в этом больше невозможно убедить.
Я провела в этой группе семь лет. Часто отношения тренеров со спортсменами перерастают во что-то родное, семейное. Такое бывает — вот Василиса и Валера (Кагановская/Ангелопол) говорят, что именно так ощущают себя у Анжелики Крыловой. Каждому спортсмену и тренеру комфортно по-своему. Я всегда чувствовала себя лидером группы, но нам и не нужно было ощущения, что мы семья. Они в меня в какой-то момент очень поверили, потому что я пришла к их самому первому спортсмену, которого они растили с детства. 13-летняя девочка без опыта вообще встала в пару со взрослым мальчиком. Они дали мне шанс, и я платила за это суперисполнительностью.
У нас никогда не было конфликтов, включая мой переходный возраст. Я всегда четко знала, что тренер — человек, который меня ведет. Взрослый, тратящий на меня много времени и внимания. Надо усмирить эмоции, засунуть свое «я» подальше, молчать. Довольно долго у нас так и было. Я им благодарна за все, потому что все, что я собой представляю, — это Мария Боровикова, Денис Самохин и Николай Никонов. Обучавшие меня всему — начиная от того, что коньки должны быть белыми с чистыми шнурками, заканчивая исполнением выкрюка. Тренеры знали меня с возраста ребенка и именно так воспринимали всегда — ребенком. Даже когда я повзрослела. Это было одной из проблем.
Возможно, сыграл свою роль переход во взрослый спорт, ответственность первой пары страны — мы у них были такими первыми и единственными. Мне кажется, что в силу неопытности какие-то моменты были упущены. Иногда нам хотелось, чтобы нам что-то объяснили. Или как-то по-другому сказали. Это вроде мелочи все, но срастаются в большой снежный ком, которым тебя придавливает.
— С уходом какая-то путаница получилась. Все как будто немного недопоняли друг друга.
— Там был момент, когда Денис Эдуардович сказал прессе: «Это было решение Лизы. Нам написал об этом Егор». Но это не совсем так, потому что мы изначально приходили с Егором к нему, хотели попрощаться и сказать обо всем лично. Диалога не вышло, был довольно эмоциональный, сумбурный монолог с его стороны, после которого мы разошлись. И уже после этого Егор решил добавить ясности, высказаться и написал ему сообщение.
Я очень надеюсь, что когда-нибудь эмоции улягутся. У меня не осталось претензий и вопросов к ним, только благодарность. Уходить от одного тренера к другому — это же как поменять работу. Абсолютная норма.
— Помните, какие вы использовали эпитеты раньше, описывая, например, чемпионат России? Липкий воздух, ощущение, что ты под прицелом. Все было о мучениях, боли и страданиях. И какие сейчас — второе дыхание, любовь, удовольствие.
— Жуть какая. Оказывается, можно было по-другому. Я себя сейчас прямо фениксом чувствую.
— Счастье, что удается такое испытать во время карьеры. Представляете, если многие заканчивают, так и не почувствовав спокойного удовольствия.
— Таких очень много. Есть даже чемпионы. Конечно, поименно я не скажу, но есть взрослые спортсмены, добившиеся всех высот, которые ощущали фигурное катание исключительно как тяжелую работу.
Я благодарна судьбе за такую возможность. Что я не докатываюсь, а катаюсь.
— Вопросов с вашей мотивацией у меня больше нет. Предположу, что ощущения примерно такие: «Будет у меня Олимпиада — супер. Не будет Олимпиады — супер».
— Мы все очень надеялись и верили, ждали и молились, чтобы нас допустили. Конечно, туда очень хочется. Когда нас не допустили год назад, я прямо в коматозном состоянии была. Когда в этом сезоне стало известно о продлении отстранения, не было такого, что мы не знаем, что делать дальше. Ступора не было. Знаем: есть прокаты, есть соревнования, есть план…
— …работаем дальше?
— Ха-ха, да! Ужасно банальная фраза, но это реально так и было. Ни секунды сомнений. Очень жаль, что все так, но мы работаем дальше.
— Что отличает тренировки в группе Жулина?
— Сергей Георгиевич (Петухов), Петр Вячеславович (Дурнев), Саша — Александр Вячеславович (Жулин), Дима Ионов, другие специалисты — очень много с нами работают. И примерно столько же мы работаем самостоятельно. То есть если представить, что их всех не будет на катке, у нас не пропадет день.
Инициатива идет от нас. Как только тренеры ее видят, они тут же включаются. Заставлять никто никого не будет.
С апреля никто ни разу не повысил голос. Просто не было ситуации, когда это было бы нужно. Из-за этого очень здоровая обстановка. Ты приходишь работать с удовольствием.
Плюс, конечно, они очень поддерживают. Как только видят какое-то улучшение, сразу тебе говорят, что ты просто гений фигурного катания. Я утрирую, конечно, но для меня это безумно важно. Я заряжаюсь и готова работать еще десять часов. Егор такой же.
И да, как же классно начинать свой рабочий день в 11 утра! У нас в понедельник, среду и пятницу класс в 10, а лед в 11. Раньше не бывает. Есть полноценные рабочие дни и полноценные выходные, за которые успеваешь соскучиться по льду. Очень важный пункт — удобное расписание. Раньше мне этого не хватало. Я могла в воскресенье вечером получить сообщение, что в понедельник выходной. Иметь какую-то свою жизнь было невозможно.
— Со стороны кажется, что к Жулину идут не столько за пресловутым ресурсом — лед, условия, профессиональный вес, — сколько за отсутствием надрыва в работе.
— Это очень точная формулировка. Драмы нет как явления. Показательно было на сборах. Началась вторая неделя — это самый критичный момент. Когда все уже устали, но при этом идет активная работа. Мы выходим на лед, понедельник, день просто ужасный. Все не так. Но тренеры понимают, что такое бывает, и это нормально.
Работали мы как-то над вращением. Полтора часа вращались, придумывали новые позы — не получается. А мы эмоциональные оба, нам надо все и сразу. Испсиховались. Кипим. Подъезжаем к бортику. «А чего вы беситесь? Ничего, первое положение хорошо было. Сделайте еще разок. Не получилось? Ничего, зато подъем был идеальным». Такое доброжелательное хладнокровие в ответ на наш псих. Я это почувствовала и та-а-ак оценила.
Через два часа после перерыва мы вышли на тренировку. У нас получалось все, что не получалось за эти два месяца. И так во всем.
— Это такой педагогический дар?
— Мне кажется, это опыт. Саша почти 20 лет назад сделал Таню с Ромой (Навку/Костомарова) олимпийскими чемпионами. Плюс сам Жулин был взрослым действующим спортсменом и наверняка помнит, что ему было хорошо, а что мешало.
— Может, внутренняя гармония от самореализации важна? Человек, который доволен собой, карьерой и жизнью, вряд ли захочет унижать других, самоутверждаться за их счет и выстраивать жесткую вертикаль управления.
— Возможно, что это тоже влияет. Или он просто очень внимательный человек. Мое утро начинается с «Лизонька, привет!» и улыбки до ушей. С пацанами поздоровается, обнимет всех.
Вчера я себя плохо чувствовала. Был дождь, а я метеозависимая. Давление 90 на 50. Выхожу на лед полумертвая и вижу, что мне уже улыбаются. Ну и мне где-то уже попроще. А потом меня спрашивают: «У тебя все в порядке? Как ты себя чувствуешь?» Тогда еще сильнее сам морально собираешься.
— Вы в первый раз в группе с такой сильной конкуренцией оказались. Комфортно?
— Мне кажется, у нас очень здоровая обстановка в коллективе. Не исключаю, что это идет от тренерского штаба. Пару недель назад мне один журналист написал: «Говорят, у вас там со Степановой уже бои за музыку начинаются». Я Саше показала. Посмеялись, что надо снять в соцсети видео, как мы деремся.
У нас все взрослые воспитанные классные товарищи. Мы все-таки не дружим — нам это и необязательно. Мы просто работаем вместе. Саша с Ваней такие позитивные. Ваня вообще самый жизнелюбивый человек из всех, что я видела. Даже когда ему максимально неприятно и плохо. Саша всегда очень милая и положительная. Мы уходим с катка в разные стороны, но на катке никто не «бычит» друг на друга, не ссорится. С интересом следим, кто что сделал и придумал. Круто, когда кто-то сделал что-то классное и ему все аплодируют.
— А если на чемпионате России весь пьедестал будет жулинским?
— О, это было бы круто. Я очень на это надеюсь.
— Какую самую главную вещь от Жулина вы усвоили за эти несколько месяцев?
— «******** (отвали) от себя. Не трогай. Расслабься. Ты классная. Работай с этим ощущением».
— Нам всем нужно немного Жулина.
— О да! Егор очень преобразился, я в него, если честно, влюбилась как в спортсмена. Горжусь, что он мой партнер. Он стал такой свободный! Не знаю, что они ему наговорили. Наверное, тоже отстать от себя. Он расслабился, успокоился, поверил в себя. Понял, что он классный.
— Ваш блонд произвел фурор в межсезонье. Особенно когда стало ясно, что вы с Егором переходите к Александру Жулину, известному своей творческой симпатией к блондинкам — Татьяна Навка, Екатерина Боброва, Виктория Синицина…
— Покрасилась я, кстати, в начале марта, когда еще не было решения о переходе. Но в комментариях, конечно, писали: ее по-любому Жулин заставил покраситься! (смеется)
— Была конспирологическая юмористическая версия, что это его условие вашего перехода.
— Это было мое внутреннее желание для самой себя. Я пришла к мастеру и сказала: не могу, готова расшибиться в лепешку, как хочу блонд! В целом я была готова к тому, что у меня будет прическа Ксюши Столбовой. То есть волосы отвалятся и нужно будет стричься под мальчика.
Но они не отвалились, наверное, потому что я два с половиной года до этого ничего не делала с ними. Они действительно были в классном состоянии. Люди пишут, что у меня сухое сено, но они в принципе вьющиеся и пористые. Просто теперь это более заметно. Дорогие товарищи, я прекрасно знаю, что в натуральном цвете я ярче, заметнее и выгляжу, возможно, лучше. Но сейчас мне нравится и хочется так.
— Новые тренеры как восприняли вас обновленную? Не всегда этот момент гладко проходит.
— Они меня поддержали. Сказали: «Ты красивая очень. И с темными, и со светлыми». Я говорю: «А какой надо быть? Может, надо кого-то поспрашивать, как меня лучше примут?» «Какая разница, как тебя примут. Делай как тебе нравится».
Сейчас мне нравится так. Может, через полгода я снова решу покраситься в брюнетку. Или отстричь каре. Это же такая штука — постоянно меняется.
— В прошлом сезоне было много разговоров о том, что у вас обострение РПП. Что чуть ли не под капельницами вы лежали, восстанавливаясь. Давайте расставим все точки над и.
— Капельниц точно не было. Даже когда было очень надо, потому что я отравилась перед чемпионатом России, мне не делали капельницы. Они запрещены по антидопинговым правилам, так и запишите.
Все, что я расскажу дальше, — сложно и тяжело, но нужно. Очень многие люди в прошлом сезоне решили, что у меня проблемы, потому что у меня сильно изменилось не столько тело, сколько лицо. Говорили, что я делала пластические операции, какие-то уколы. Или что я очень сильно похудела.
У меня семь лет была булимия, с моих 12. Из-за этого люди привыкли ко мне как к круглолицей девочке. А я просто вечно была опухшая. Когда у тебя булимия, отеки с тобой постоянно — лицо, глаза, тело.
Огромная удача в том, что у меня, видимо, очень сильный организм изначально. Он каким-то образом функционировал все это время и не сильно страдал, потому что я же каждые полгода проходила УМО (углубленное медицинское обследование — прим. ред.). И все было прекрасно. Анализы показывали, что у меня все в норме, а я никому не рассказывала. По этой причине никто не догадывался об огромных проблемах. У многих девочек — гимнасток, фигуристок с булимией — быстро начинались проблемы со здоровьем.
К счастью, так случилось, что с этого дна меня вытащил Кирилл (Благов, журналист и продюсер — прим. ред.). За что я ему всегда буду благодарна. Он меня реально вытащил из гроба. Я убивала себя в прямом смысле этого слова.
Мы постепенно разгоняли мой обмен веществ, и в какой-то момент я стала есть как обычный человек. Сошли все отеки. Изменилось лицо и тело. В олимпийском сезоне я весила 51 килограмм, а на прокатах год назад, когда все уже говорили, что я адски худая, я весила 50. Разница всего в килограмм. Но из-за того, что у меня сошла вся вода, люди меня перестали узнавать и думали, что у меня большие проблемы.
— Как происходила эта борьба за нормальное питание?
— В олимпийский сезон степень проблемы была критической: я срывалась каждый день. Реально каждый. Кирилл видел все мои загоны, и хотя не понимал их, но принимал меня даже такую. Весной после сезона он сказал: пожалуйста, давай мы попробуем с этим справиться вместе, я очень тебя прошу. Я не могу смотреть на то, как ты убиваешь себя.
Когда мы решили начать есть, Кирилл спрашивал, например, что я ела на завтрак обычно. А мой мозг этого не помнил. «Сколько тебе нужно есть?» А я не знаю, потому что раньше все, что съедала, не оставляла в себе. Мой организм не успевал переваривать еду. Раньше я жила так: просыпалась, пила кофе, тренировалась до трех часов дня, что-то ела и все наружу. И так много лет подряд. Я не знала, как из этого выбраться. Я смирилась с тем, что в лучшем случае умру лет через 15 от рака щитовидки или горла. Или от язвы желудка. Либо у меня откажет сердце, либо печень. И как с этим справиться, не понимала. Это как наркозависимость, как болезнь, из лап которой ты уйти живым не можешь.
Первое время я ела по одному яичку в день, но оставляла его в себе и переваривала самостоятельно. Медленно, постепенно я выбиралась. Люди не понимали, почему у меня так много фоток с едой. А я просто наконец начала есть. Я раньше думала, что у меня никогда в жизни не будет так, что я смогу прийти в ресторан, съесть пасту и… оставить ее в себе. Думала, что это невозможно.
— В социальных сетях во время отпуска у вас была фотография из легендарной пиццерии в Неаполе. Сколько кусков тогда себе позволили?
— Точно не скажу, потому что я их теперь не считаю. Я ела столько, сколько мне хотелось. Точно помню, что съела кусочек маринары и она мне не понравилась. Маргарита очень понравилась, и дальше я ела ее. Помню, что немного даже объелась. Шла по улице и думала, как мне классно.
— В прошлом сезоне РПП к вам больше не возвращалось?
— Когда начались проблемы и ошибки, психологическое давление, был период, когда я просто сама по себе стала меньше есть, потому что не хотела из-за общего стресса. Но потом и это прошло. Сейчас я могу счастливо подтвердить, что я в порядке.
— А что с отравлением на чемпионате России? Там, казалось, был самый низкий вес в карьере.
— За неделю до чемпионата я заболела гриппом. А за три дня до него блевала дальше, чем видела. Видимо, началась интоксикация от противовирусных, перестала справляться печень, и я отравилась. Три дня я не ела ничего не из-за РПП, а потому что просто не могла. И на чемпионат приехала с весом в 45 килограммов.
Мне было страшно выступать, потому что в день жеребьевки за завтраком, пока я еще не успела даже глотка воды сделать, меня уже начало тошнить. Через сутки старт, а я поесть не могу. Я была просто скелетом, это было ужасно.
После чемпионата России мне очень помогло руководство федерации в лице Елены Анатольевны Чайковской и врачей ФМБА, с восстановлением здоровья после гриппа и отравления. Было много проблем, вплоть до того, что я просыпалась с пульсом 98 при норме для спортсмена 44. Скакало давление.
— Поучительная история. И о том, что с РПП при желании и упорстве можно справиться. И о том, что не всегда то, что мы видим, — истина.
— Иронично, что, когда у меня все стало в порядке в отношениях с едой, я наконец начала жить, люди, не знавшие, как я выгляжу в нормальном состоянии, решили, что у меня начались проблемы. Самое ужасное, что они писали как о факте о том, чего не было, чего они не знают. Что начали перекладывать ответственность на моего близкого человека. Все писали: это из-за мужа она такая худая. Это он хочет, чтобы она была такая. Меня разрывало от чувства несправедливости. Кирилл — единственный человек, который принял меня такой, который не смог молчать, подозревая какие-то проблемы, который вытащил меня оттуда и в прямом смысле слова спас мою жизнь и мое будущее.
— Что нового в личной жизни, Лиза? Оставляю за вами право на этот вопрос не отвечать.
— Спасибо за это право. Я хоть и человек публичный, но право на приватную жизнь у меня есть. Я могу рассказывать о том, что хочу, и не рассказывать, если не хочу. Меня забавляют комментарии типа: «Ты обязана рассказать». Я обязана следить за своим внешним видом, относиться к людям по-доброму, обязана позвонить маме с папой. А больше ничего никому не обязана. Даже болельщикам, которых очень уважаю. Очень надеюсь, что у людей будет хватать такта не тыкать меня в это и помнить, что, как только я захочу, я расскажу. Или не расскажу.
— С каким настроением идете в новый сезон?
— Я раньше очень боялась начала сезона. Сейчас понимаю, что рвусь поскорее начать. Хочется в атмосферу соревнований, когда есть зрители, когда мы показываем свои новые программы и костюмы. Мне хочется, чтобы мы получали удовольствие. Это как бы не работа, а искусство. Искусство может кому-то нравиться или нет, но оно точно вызывает у людей эмоции.
Честно, я вообще не думаю о соревнованиях. Понятно, что я хочу стать чемпионкой России во второй раз. А как? Было бы лукавство говорить, что мне все равно. И что мне все равно, допустят ли нас на международные соревнования. Типа, где кататься — плевать. Нет, конечно! Хочется на Европу, на мир, на Олимпийские игры. Я ради этого катаюсь всю жизнь, конечно, я хочу стать самой лучшей, выиграть все. Но это не самоцель. Это приятный бонус. Главным образом я просто полюбила фигурное катание так, как никогда раньше.
— В прошлом интервью вы говорили, что еще в 16 лет поняли: жизнь — тяжелая штука. В 20 лет что об этом думаете?
— Подтверждаю, она не сахар. И, оказывается, все может пойти не по плану. Но она все равно прекрасна, как бы это банально ни звучало. В сложное время отсутствия хоть какой-то стабильности находишь для себя другие ценности. Любимое дело есть, близкие люди живы-здоровы. От этого уже легче.
