— Сейчас ты с командой должен был находиться в Японии и отсиживать положенный карантин перед соревнованиями, но финал Гран-при неожиданно для всех отменили. Какие ощущения испытываешь в связи с этим?

— Очень жаль, что отменили. До последнего надеялся, что финал состоится. Но к сожалению, мы все сейчас находимся в сложном положении из-за пандемии. Нужно думать не только о своих интересах, но и о здоровье окружающих.

— Есть у меня предположение, что если бы у тебя была такая власть, ты бы взял и отменил все микст-зоны.

— Как сказать… Это настолько глубоко проникло в нашу культуру, что я не представляю, как это — прийти, откатать и уйти в раздевалку.

— И тем не менее, иногда случается…

— После короткой программы в принципе странно о чем-то говорить. Вне зависимости от того, хорошо или плохо ты откатался. У нас двоеборье, все решается в произвольной. Когда ты выступил неудачно, находишься в отвратительном физическом и душевном состоянии, то хочешь в первую очередь сам проанализировать, что произошло.

— Тебе было бы легче сначала все обдумать и осмыслить, и только потом выходить общаться?

— Конечно. Когда после тяжелой физической нагрузки что-то спрашивают, а потом еще и вырывают слова из контекста, — это неприятно. Именно поэтому я стараюсь ничего не читать. 

— Последние пару лет ты стал принципиально иначе вести свой Instagram-аккаунт. Скрыл почти все фотографии, не постишь ничего нового и вообще свел любое взаимодействие с внешним миром к минимуму. Этот шаг, должно быть, освободил массу времени?

— Времени освободилось действительно много. На что я его трачу… На работу, на семью, на саморазвитие. Все просто.

— Читаешь, смотришь фильмы, музыку слушаешь?

— Да, вот это все делаю. Стараюсь по минимуму пользоваться телефоном вообще.

— Отразилось это на твоем эмоциональном состоянии? Теперь чужие ценности, чужие интересы, лишнее внимание никак не могут повлиять на твою жизнь. Стало ли тебе спокойнее внутри?

— Да. Я стал гораздо спокойнее. Я могу более качественно делать то, что делаю сейчас. Еду на тренировку, тренируюсь, разминаюсь. Нет какого-то отвлекающего фактора, проще разобраться с концентрацией. Я больше в себе, в ситуации, в моменте. Для фигурного катания, где концентрация значит очень многое, это важно.

— Об Алексее Мишине ходят легенды в плане его чувства юмора, мудрости и способности говорить мало, но при этом точно подбирать нужные слова. Ты с ним второй сезон работаешь, он действительно такой?

— Да, такой, и я это очень ценю. При этом, как и у любого человека, у него бывают перепады настроения — я это сразу чувствую. Когда у него плохое настроение, я стараюсь больше уйти в себя, в работу, сконцентрироваться на том, что я сам делаю.

— Насколько поменялись твои тренировки у Алексея Мишина по сравнению с тем, что было у Валентины Чеботаревой?

— Они поменялись. Но я бы сказал, что изменился не тренерский подход ко мне, а, если можно так выразиться, мой спортсменческий подход к самому себе. То есть я сейчас полностью спортсмен (Миша чеканит каждое слово в предложении). Тренер выполняет свою задачу, а я должен слушать его. Мне так проще.

— Раньше было иначе?

— Да, раньше было по-другому.

— Детализировать не хочешь?

— Думаю, это лишнее.

— Ты говоришь, что твоя абсолютная задача как спортсмена — слушать тренера. А я встречала точку зрения, что взрослым спортсменам порой вообще не особенно нужен персональный тренер.

— Мне нужен тренер, это я на сто процентов могу сказать. Например, когда Алексей Николаевич уезжал в Канаду, мы, естественно, работали с Татьяной Николаевной. И как будто все было немного по-другому. Не могу это описать словами, просто чувствую, что когда Алексей Николаевич на льду, процесс идет под его тотальным контролем. И мне так комфортнее.

— Наблюдала на вашей тренировке, как Алексей Николаевич снимает прыжки на видео, а потом вы их разбираете. Это тоже можно назвать формой необходимого контроля?

— Да. Тут такой момент, что я могу чувствовать прыжок как-то неправильно, а на видео все выглядит хорошо. Или, наоборот, все плохо, а мне кажется, что я сделал правильно. По видео мне проще понять, где какие моменты исправлять.

— Мне казалось, что прыжки — чистая математика и физика. А тут получается, что скорее метафизика.

— Для меня прыжки — это что-то на уровне ощущений. Но к этим ощущениям обязательно должно добавляться понимание, иначе возникают проблемы.

— В этом сезоне ты впервые сделал четверной сальхов в каскаде. Раньше он не был достаточно стабильным даже для чистого сольного исполнения. Как вы над ним работали?

— Да просто работали над ним больше. Потихонечку идем к тому, чтобы он получался постоянно. Мы, кстати, не оставили тренировки четверного лутца и флипа, и они часто у меня получаются отлично. И в сольном исполнении, и в каскадах.

— Помучаю тебя все же деталями, прости. Заход, отталкивание, группировка, выезд? Нам чем именно велась работа?

— Тонкостей очень много, и на каждой тренировке мы пытаемся все их уловить. Вот как будто у нас есть ориентир — четверной сальхов, а нам надо протоптать к нему дорогу. Чтобы хоть с закрытыми глазами мне было понятно, как идти. Я такой человек, что мне нужно на двести процентов быть уверенным, что я в любое время дня и ночи знаю, что делать.

— Это твой перфекционизм так проявляется?

— Да, абсолютно.

— Ты сегодня катал «Список Шиндлера». Всякий раз, когда я слышу эту музыку, у меня ком в горле и слезы к глазам подступают. Какой-то трагический транс. Ты себе не можешь позволить такую степень погружения в музыку? Или она тебя настолько же сильно захватывает?

— Поначалу был такой момент … привыкания. Эмоции брали надо мной верх, а в технической составляющей я не то что не доезжал до конца, а просто забывал все. Музыка и эмоции были именно что на первом месте. Сейчас я понимаю, что должен ловить баланс. Где-то можно выдать эмоцию, где-то это обязательно нужно сделать, а где-то нужно себя придержать, чтобы выполнить технические вещи в первую очередь.

— То есть когда вы только начинали работать над этой постановкой, тебя тоже выхлестывало ее эмоциональностью?

— Я вообще достаточно эмоциональный человек и все пропускаю через себя. Поэтому да, мне совершенно точно было непросто прийти к балансу между восприятием музыки и абстрагированием от нее.

— Кроме «Щелкунчика», в короткой программе ты пробовал кататься под «Карузо». Почему были сомнения?

— Алексею Николаевичу что-то не нравилось, когда мы поставили «Щелкунчика». Мне все нравилось. Но ему казалось, что чего-то не хватает, и мы начали искать ту самую зацепку, которая заставляла его сомневаться. Искали-искали, а потом решили просто поменять тему кардинально. Татьяна Николаевна (Прокофьева) предложила «Карузо» за неделю до контрольных прокатов. Но по возвращении из Челябинска с прокатов решили все же вернуться к «Щелкунчику». Хореограф из балетной труппы Эйфмана помогла нам найти компромисс между образами деревянного Щелкунчика и прекрасного принца, и эта двуликость добавила программе яркости и завершенности. Она «заиграла».

— Тебе не жалко было отпускать «Белого ворона»?

— С самого начала сезона мне сказали, что эта программа не останется на следующий год, мы будем делать новую. Алексей Николаевич не любит, чтобы его спортсмены по два года катали одну и ту же программу. К старым вернуться — да, у него бывало такое, что кому-то из ребят возвращали, если новая программа не «шла», или просто тренер принимал такое решение. Так что я знал, что будет что-то новое, и отнесся к этому с интересом.

— Хватило ли тебе самому стартов, чтобы насытиться этой программой? Очень уж она знаковая получилась.

— Мне хватило. И я понял, что надо двигаться дальше. Когда человек пытается сделать что-то новое, пробует новую хореографию, это его развивает. Алексей Николаевич называет это «обновить двигательную канву». Понимаю, что у программы множество поклонников, и она действительно была замечательной, но…

— …Но ее в любой момент можно пересмотреть в записи?

— Да, именно так.

— «Шиндлер» сразу был главной идеей?

— Да, таких качелей, как с короткой программой, не было. И костюм к нему вроде окончательный. 

— В прошлом сезоне было сразу два старта, немного напоминающих командный турнир на Олимпиаде. Федерация тогда, помню, говорила, что это для вас как этап подготовки к тому самому команднику, который будет в Пекине. Как оценишь этот опыт, действительно было похоже на Пхенчхан-2018?

— Скажу так, что для меня нет двух одинаковых стартов именно по эмоциональной составляющей. Каждое событие — особенное, и это слово не пустой звук. Командный чемпионат мира был действительно похож по организации на олимпийский командник. Но я, наверное, понимаю, к чему этот вопрос. У меня больше нет такого, что вот, какая-то дополнительная огромная ответственность висит. Я сосредоточен на том, что делаю сам. Я же один выхожу на лед. Команда — она за бортом сидит. Я один должен сражаться. Изо дня в день мне приходится находить какие-то «якоря», если так можно выразиться, чтобы я чувствовал себя уверенно и мне было комфортно. Выспался ли я, в какой я стране, какой часовой пояс, какие люди меня окружают, — много отвлекающих факторов всегда, даже когда мы дома тренируемся. Жизнь постоянно подкидывает вот это разнообразие и непредсказуемость. И я каждый день воспринимаю как урок, что мне что-то нужно вынести из него. Но по сути соревнования — та же работа, что и на тренировках. Ничего не меняется. Коньки те же, костюм тот же, лед. Я настраиваюсь, исходя из этой точки зрения, что никто не умрет, если что-то пойдет не так.

— Помню, ты говорил, как морально расстрелял себя из пулемета за неудачную короткую программу в олимпийском команднике. Ну, а поскольку будучи «расстрелянным», невозможно дальше не то что кататься, но и просто жить, я рада слышать о таких переменах в твоем восприятии.

— Так и есть. Если даже что-то произойдет, жизнь на этом не остановится. Солнце будет так же всходить с утра и садиться вечером. Жизнь будет продолжаться. Мне стоило бы понять это еще раньше, но лучше поздно, чем никогда. Я понимаю, что большую часть жизни отдал спорту, провел много часов, дней, месяцев и лет на льду и в зале, но это все-таки только часть жизни.

— Как твои успехи в игре на гитаре?

— Сейчас не особо получается играть. Раз в неделю, может быть. Да и то, сажусь, беру гитару и что-то вспоминаю старенькое. Новое не учу. Спорт рано или поздно закончится, тогда и доучусь нормально.

— Мне все же хочется пообщаться с тобой еще о чем-то, не только о спорте. Знаю, что рано об этом говорить, но насколько ты себя видишь в качестве тренера в далеком будущем? Нравится работать с детьми?

— Нравится. Но я понимаю, что очень многого не знаю. Я знаю многое со стороны спортсмена, но со стороны тренера мне придётся ещё учиться и учиться.

— Имеешь в виду психологию, педагогику, анатомию и так далее?

— Ну да. Методика, тактика… Буду учиться. И я понимаю, что без ошибок… Ну, было бы, конечно, здорово пройти весь этот путь без ошибок. Но они точно будут, и к этому я тоже готов.

— Давай такой эксперимент проведем. Представь, что у тебя есть виртуальная трибуна — возможность обратиться к кому угодно по какой угодно теме.

— Я должен что-то сказать?

— Не должен, а можешь. Про что угодно. Про котиков, болельщиков, добро, спокойствие, свои мечты…

— Хорошо. (Миша берет паузу) Я безумно благодарен, что есть люди, которые меня поддерживают. Это даёт дополнительный заряд энергии, особенно когда не все складывается так гладко, как хочется. Доброта, спокойствие… Я добрый и спокойный. Но не со всеми. Еще я много чего хочу. Как раз думаю о том, как это реализовать. Пожалуй, все.

— Миша, который готовился к Олимпиаде-2018, насколько сильно отличается от Миши, который готовится к Олимпиаде-2022?

— Другим человеком стал. Абсолютно. С другим мироощущением, с другими взглядами. Больше рассудительности стало. (Пауза) Меньше суеты. Может быть, стал чуть дотошнее.

— В каком плане?

— В хорошем. В плане работы.

— Ты тогда рассказывал, что относишь себя к интровертам и тебе непросто дается многое из того, что является неотъемлемой частью жизни спортсмена высокого уровня — в частности, публичная жизнь. Получается, что ты сознательно отказался от очень многого, чтобы направить все силы и мысли на тренировки?

— Мне так легче, да. В большинстве своем я действительно интроверт. Но поскольку моя работа связана с тем, чтобы выступать на публике, иногда мне приходится быть экстравертом. Но только непосредственно в момент проката — 2.50 короткая и 4.10 произвольная.

— Насколько для тебя это энергозатратно — быть экстравертом по необходимости? Долго потом восстанавливаешься?

— (Пауза) Вообще-то долго. Особенно в конце сезона очень тяжело себя собирать.

 — Что тебе в этом помогает? Семья, дача, природа, может быть. Есть ли какой-то универсальный рецепт?

— Мне кажется, его нет, либо я его не открыл еще. Больше всего меня вводит в равновесие семья. Мы с Дашей можем сидеть сутками дома, никуда не выходить, и таким образом я коплю эту энергию.

Источник: Матч ТВ